«Мы не англичане…». К вопросу об исключительности российского империализма
Двойственность русского самосознания – как бы посередине между Европой и Азией – долго зачаровывала историков, пытавшихся понять природу русского империализма. В эпоху, когда расизм и культивация этнических различий становились своего рода оправданием для колониального правления, Российская империя воспринималась как некое исключение. Как видно из вынесенной в эпиграф цитаты, и до 1917 года хватало тех, кто готов был утверждать, что российский империализм отличался терпимостью и стремлением к ассимиляции. В советский период принято было говорить о «великой дружбе» русских с другими народами, что стало одним из основополагающих легитимирующих постулатов советской власти.
Последние двадцать лет стали чем-то вроде «золотого века» в изучении русского империализма. С начала 1990-х как в России, так и на Западе появилось огромное количество работ, позволяющих взглянуть на империю изнутри. Открытие доступа к архивам бывшего СССР дало наконец западным ученым возможность вести серьезные эмпирические исследования российского владычества над нерусским населением. Но несмотря на это, в российской и западной исторической науке остаются существенные проблемы. В России они часто принимают форму откровенного ура-патриотизма, одновременно восхваляющего имперский «героизм» и отрицающего, что Россия когда-либо была колониальной державой в западном понимании этого слова. Любой намек на то, что российский империализм мог иметь что-то общее с империями европейских держав, воспринимается в штыки. В западной науке, а именно о ней главным образом пойдет речь далее, также укоренилось представление об особом пути России. Некоторые влиятельные западные историки продолжают настаивать на том, что расизм и чувство культурного превосходства были чужды российскому империализму. Отсутствие, по их мнению, политических привилегий для русских, живших на имперских окраинах, указывает на то, что те сами были жертвами своей имперской политики. «Азиатская» география империи также служит аргументом для отличия российской имперской культуры от британской или французской.
