В селе Беловодском Пишпекского уезда
Мой отец, Даниил Дмитриевич Леонский (1900—1975 гг., до 1924 года имел фамилию Акименко) родился в селе Беловодское Пишпекского уезда Семиреченской области в бедной крестьянской семье. С одиннадцати лет отец уже батрачил, в пятнадцать лет работал на стройке железнодорожного моста через реку Аксу в Беловодском. В 1920 году он был призван в Красную Армию, его боевым крещением было участие во взятии Бухары при свержении эмира Бухарского. В 1924 году окончил 4-ю объединённую военную Ташкентскую школу им. Ленина. Во время учёбы в школе сменил фамилию на Леонский из политических соображений. После окончания военной школы занимал средние командные должности и до 1927 года принимал активное участие в ликвидации басмачества. Затем учился на ленинградских бронетанковых курсах и служил в бронетанковом дивизионе в гор. Проскуров (ныне г. Хмельницкий).
В начале 30-х годов был переведен на службу в Киев и вскорости уволен из армии по состоянию здоровья (туберкулёз почки). Работал директором магазина Торгсин, возглавлял партийную организацию в селе Пуховка на Киевщине. Во второй половине 30-х годов уехал в Киргизию и был комендантом здания правительства. После возвращения служил в строительных войсках НКВД — строил рокадные дороги на Западной Украине. В 1941—42 гг. участвовал в боевых действиях, побывал в окружении. Затем работал председателем артели в Беловодском, а после войны — директором ватно-одеяльной фабрики в г. Черкассы, начальником вооруженной охраны одного из киевских заводов. Именно на этом заводе он закончил свою трудовую деятельность рабочим-гальваником. Дневники отец начал писать в 1924 году. И, фактически, автором этой книги является он, я только выбрал самое интересное, упорядочил и дополнил информацией из литературы и Интернета. […]
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ В СЕМИРЕЧЬЕ
Мой прадед Даниил Акименко (его имя и было дано впоследствии моему отцу) переехал с семьёй из-под Старого Оскола Воронежской губернии в Киргизию (тогдашнее Семиречье) в середине 1860-х годов после отмены крепостного права. Мой папа так описывает эту историю по рассказам своего отца:
Даниил Акименко в силу малоземельности решил искать «волю». Да это было не только с дедом, но и со многими. После завоевания Туркестана Николаем І и Александром ІІ было предложено царём переселение под лозунгом «Воли». Ну и пошли многие, главным образом из Воронежской, Астраханской и ряда других губерний, искать светлой жизни. Шли не тем путём, по которому шли царские войска для завоевания новых земель, а взяли левее, т. е. через Урал, мимо озера Балхаш и к Тянь-Шанскому хребту. Таков был маршрут моего деда, а вместе с тем и отца. Отец (Дмитрий Даниилович) ведь был в то время если не парнем, так пацаном. Это было примерно в 1860—65 г., точно не помню, хотя это и рассказывали родители несколько раз.
Я представляю себе это переселение: 3—4 тысячи километров на лошадях с детьми и домашним скарбом.
То место, куда они пришли, т. е. впоследствии наименованное сел. Беловодское Пишпекского уезда Семиреченской области, представляло собой какой-то оазис, хотя его так и нельзя назвать. Кругом неимоверные камыши, изредка лес, сухие места представляли заросли курая — высокие, крупные травянистые растения по местному. Водились различные звери и т. д. По рассказам отца, когда они пришли в указанное место, то там было всего дворов 4-5. Примерно вёрст на двадцать-тридцать были селения тоже небольшие. Таким путём это заселение представлялось в виде хуторов. Земли было сколько хочешь, и какой хочешь, т. е. и посевной, и покоса, а равно и под другие угодья.
[…] Приблизительно в 1875 году мой дед Дмитрий Даниилович женился на Матрёне Кирилловне Легкодимовой. Её семья переехала из Астраханской губернии в Семиречье на два года позже, чем Акименки. В семье было 15 детей, причем, лишь семеро из них (только мальчики) смогли дожить до взрослости: Михаил, Павел, Антон, Влас, Даниил, Александр и Кирилл. […]
БЫТ СЕМЬИ В БЕЛОВОДСКЕ
Основа хозяйства Акименков была заложена моим прадедом Даниилом Акименко. Из дневника отца:
Братья — Дмитрий, Тимофей и Пётр — Даниловичи разделились после смерти деда или их отца. Дед знал, как жить и умел вести хозяйство, вследствие чего получил каждый из сыновей достаточное количество скота и инвентаря для того, чтобы им самостоятельно жить. Как рассказывала мать, у нас, после того как отделились, лет пять-шесть было всего в достатке, т. е. волы, лошади, коровы, мелкий скот, овцы и т. д. Но с течением времени, в связи с пьянством отца, хозяйство всё понемногу убывало и убывало, а семья всё росла и росла.Ещё я помню, когда в хозяйстве было 2 пары быков, 2 лошади, даже была заимка, где зимовал скот.
Помню как сейчас плохонькую избёнку, стоящую в среде других, на бугорке, мизерного масштаба, с тремя маленькими окнами, большой деревянной трубой (дымоход), очень малой кубатуры. И в ней жила семья моего отца, состоящая из 12—14 душ. Спали, как где кому придётся. В общем, теснота невероятная. Здесь и едят, и испражняются, и спят, и родят, и всё что хочешь. Мало того, вносят вновь появившихся на свет телят, ягнят, даже иногда и поросят (ясно, что в зимнее время). Из-за недостатка в хозяйстве, отец некоторых братьев отдавал в наймы. Этой участи подверглись Михаил, Антон и Влас.
Всего же землю, которая нам наделялась для посева, а её наделяли в то время, я хорошо помню, по одной хозяйственной десятине (около 1,6 га) на человека-мужчину, отец или наше семейство не в состоянии было засевать, а поэтому часть её сдавали в аренду.Своего же хлеба до нового не хватало всегда. Приходилось ходить просить к чужому дяде. Канали [донимали] подати — ежегодно отец платил по 30 рублей, когда пшеница стоила пуд 25-30 копеек. Ну, в основном, жизнь по всем направлениям была скверная. Чтобы добыть лишнюю копейку, мать начала практиковать перепродажу самогона. В конце 16-го года возникло его производство кустарным способом. Оно распространялось с молниеносной быстротой. Пунктов винокурения становилось всё больше и больше. Вот на таких-то пунктах мать брала самогон оптом, а потом продавала в розницу.
Продаваемый самогон в большинстве и распивался у нас в доме. Частенько и мне приходилось ходить за ним. Пользу же перепродажа давала, само собой понятно, большую. Но было рискованно. Несколько раз приходили с обыском, хотя ничего не находили. С наступлением весны 17-го года, когда уже стала соввласть, то мать решила тоже подзаняться (самогоноварением) — лучше гнать и продавать свою, чем перепродавать. Раз-два дело не весьма было удачно. Потом наладилось. Всё на ходу. Приобрели свой аппарат, работает великолепно. В большинстве наше производство шло из фруктов, но преобладал изюм. Мать основной своей задачей имела приготовить закваску, а я гнал. Зимой гнали в старой хатёнке, а летом в саду. … В общем, заделались заядлыми самогонщиками, что впоследствии явилось чуть ли не основным фактором нашего существования.
КИРГИЗСКОЕ ВОССТАНИЕ
[…] Но вот начали идти слухи, что против русских восстали киргизы. Эти слухи всё упорнее и настойчивее проникали в среду наших рабочих, да и нам самим стало это явление бросаться в глаза. Мы ведь работали за селом, т. е. в сторону посевных полей села и видели, как все крестьяне, как только можно, бежали с полей. Мы с Гордеем этой панике не поддаёмся, уговариваем наших рабочих, чтобы они работали по-прежнему, но и сами не уверены в благополучном исходе дела. Так или иначе, а на второй день рабочих у нас не осталось. Все разбежались кто куда. Остались мы с Гордеем вдвоём. Ну, о работе никак и думать не приходилось. [Речь идёт о работе на строительстве железнодорожного моста в Карабалтах, отец к этому моменту уже дослужился до табельщика (какое-никакое, а уже начальство), а Гордей, вероятно, был распорядителем работ.]
Решаем тоже уходить, если уж придётся умирать, так вместе с родными. Убрали что можно, попрятали всё имущество и пошли в село Карабалты. Это дело уже было к вечеру. В селе Карабалты и других сёлах полная паника. Но мы продолжаем идти. Уже совсем стемнело, осталось до Петровки вёрст пять, но это расстояние не заселено. Мы с Гордеем, боясь попасть в руки киргизов, с таким страхом проходили, что и описать трудно. Вот мы идём, смотрим и вперёд, и по сторонам, и назад и при малейшем шорохе или подозрении на какое-то живое существо мы моментально сходили с дороги и ложились в траву. Так эти 5 вёрст мы шли не менее трёх часов, и пришли в Петровку только в полночь.
Как только зашли в Петровку, решили дальше не идти, а заночевать и утром следовать дальше. Заходим в одну, вторую, третью, пятую, десятую хаты, а ни души. Мы в недоумении, где же люди? Некоторые хаты на запорах, а некоторые открыты. Всё хозяйство на месте, а людей нет. Решили пройти вглубь села, может, там кого-либо найдем, а без хозяев остаться ночевать в чужой хате мы не решились. Идём, смотрим — в один двор въезжает телега, на телеге два мужика и две женщины. Мы поспешили за ними. Говорим им, что так и так, прошли сколько домов, но нигде никого не нашли и не знаем где переночевать. Они говорят: «Оставайтесь, заночуем вместе».
Утром мы с Гордеем пошли в направлении Беловодска. По пути начали нам встречаться целыми толпами жители сел. Петровки. Когда мы стали у них спрашивать, где они были, нам ответили, что всё село собиралось от боязни киргиз кочевать к церкви, а сейчас идём по домам. После этого нам стало ясно, почему мы не обнаружили в хатах жителей. Гордей свернул к себе домой, а я пошёл в своё село. Итак, это был последний день моей работы на железной дороге. Придя в своё село Беловодское, я встретил совсем другую картину, чем в сел. Петровке.
В Беловодске всем селом не собирались кочевать к церкви, а были по всему селу организованы патрульные посты, в обязанности которых входило при нападении киргиз сейчас же бить в набат тревогу и все по этому сигналу собираются у волостного управления. Все улицы, откуда ожидалось нападение киргиз, были забаррикадированы. Конечно, баррикады были так себе. Закапывались столбы и к ним прикреплялись бороны, или устанавливались возы, или просто делалась жердевая ограда. Конечно, такие баррикады особым препятствием оказаться не могли. В Беловодске киргизское восстание началось со следующего.
Когда пошли слухи, что во всех уездах восстали киргизы, то все беловодчане оставили поля, заимки, другие места и возвратились в село. Дольше всех задержался Босов, у которого была одна из лучших заимок. Почему он задержался, вопрос остался не выясненным, то ли ему жалко было оставлять своё добро, то ли он не верил в возможность восстания киргиз. Так или иначе, а к вечеру одного из дней ещё не развернувшегося восстания, к нему приходит один из приближённых ему киргиз и говорит: «Уезжай, или этой ночью ни тебя, ни жены твоей, ни сына твоего Михаила не будет». Получив такое предупреждение, Босов запрягает телегу, с женой и сыном покидает заимку и с наступлением сумерек решил выбраться из гор, а горами нужно было ехать не менее 6-7 км.
Он избрал путь ущельем, в котором нет аилов, надеясь на то, что на этой глухой дороге, да ещё ночью он никого не встретит и выберется благополучно. Уже при выезде из ущелья его подводу встречают до трёх десятков киргиз и начинают с ним расправляться, некоторые из них начинают стягивать с телеги его сына. Жена Босова, видя, что и ей этого же не миновать, соскакивает с телеги и в сторону. Киргизы увлеклись Босовым и его сыном, а этим временем Босова, отбежав на некоторое расстояние от места происшествия, спряталась. Убив отца и сына, они её не нашли, и, забрав телегу, уехали в аил. Босова, переживая чрезмерное горе от убийства мужа и сына, и страх, что подобное и с ней может случиться тоже, шла всю ночь до села, а расстояние было не менее 20 км. Пришла в село на рассвете и всю историю рассказала односельчанам.
Ответом на это действие киргизов явился призыв местной власти к организации должного ответа. Сельское общество решило, что все способные носить оружие должны вооружиться и участвовать в борьбе с киргизами. Надо сказать, что в это время в селе из мужчин были одни старики, инвалиды и подростки, а основная часть мужчин была мобилизована в солдаты и угнана на фронт. Невзирая на это, начали создаваться вооружённые группы, которые вооружались кто, чем мог. Тут были дробовики, откованные пики, вилы, косы и пр. И эти отряды направлялись на юг в горы, в аилы киргиз для расправы. В одном из отрядов участвовал и мой брат Михаил.
Надо сказать, что была некоторая часть людей, которые были против вооруженного столкновения. Но основная масса, в особенности зажиточная часть, шла на решительную борьбу с киргизами. Киргизы в своих аилах против вооруженных отрядов русских сопротивления не оказывали, и особых схваток не было. Убитых киргизов при посещении русскими аилов были единицы. Русские же в каждом аиле арестовывали всех трудоспособных киргиз и гнали их всех на Беловодское и без какого-либо разбору на гауптвахту, которая находилась во дворе волостного управления.
Так русские беловодчане сгоняли киргиз в течение двух дней и всё сосредотачивали их в том же помещении. Всего было арестованных киргиз около шестисот человек. Помещение гауптвахты было очень малое, в которое могло поместиться стоя или сидя вплотную друг к другу не более 40-50 человек, остальные арестованные сидели здесь же у порога гауптвахты на земле. Охрана арестованных была не организована. В охране мог быть каждый, кто только хотел. Здесь можно было встретить, стариков, молодежь и даже женщин. Вооружена охрана была тоже кто во что горазд. Но не было ни одного нарезного ствола.
Охрана стояла вокруг сидевших киргиз в 5 метрах от них и в одном метре друг от друга. Не знаю, что удерживало киргиз, почему они сразу все 600 человек не бросились на охрану? Они бы без излишних жертв могли из-под ареста освободиться все, а особенно легко это им можно было сделать в ночное время и, пользуясь покровом темноты, уйти в горы и скрыться там на долгое время. По-видимому, у них не было организованности и решительности, это привело к тому, что из 600 в живых осталось только несколько человек. Это избиение арестованных киргиз произошло следующим образом и по такой причине.
Арестантское помещение было расположено в глубине двора волостного управления. С правой стороны арестантского помещения был высокий забор, а левая была открыта и примыкала к саду, в левой стороне, а как сидели арестованные с правой, началось какое-то незаметное перешёптывание и еле уловимое сидячее перемещение их влево. Так это в течение часа, было около 3 часов дня. Вдруг самый левый конец киргиз около 20-30 человек схватываются и убегают в сады. Сейчас же следом за ними, вернее к ним, бросилась охрана, перерезала путь отхода остальным, а тех, которые вырвались, охрана начала преследовать и избивать до смерти, так почти все были переловлены и убиты.
Как потом выяснилось, что спаслось при этой попытке к побегу 4-5 человек. Если бы они бросились все сразу на охрану, то они её уничтожили без малейшего труда и почти без потерь и освободились бы. А так они вызвали только лишнее озлобление у русских с трагическим для киргиз концом. Когда были уничтожены те киргизы, которые пытались убежать, возвращающиеся в чрезмерной ярости начали кричать: «Бейте их, иначе все разбегутся». Ну, стоявшая охрана и начала избивать. К охране примыкали всё прибывающие беловодчане. Били крайних, а остальные все старались, не вставая, а в сидячем положении, отодвинуться дальше и дальше.
Это избиение было беспощадным. Здесь не было и помина о том, прав ли, виноват ли человек. А избивали всех подряд и все. Из гор. Ташкента на усмирения киргиз была послана рота солдат. В этот день она остановилась на обед в Беловодском. Избиение началось в то время, когда солдаты обедали. Расстояние от обедающих солдат до места избиения было не более 200 м. Когда уже была убита часть киргиз, и избиение продолжалось, старшина обратился к офицеру — командиру роты за помощью. Офицер послал отделение солдат. Смотрим, марширует отделение в полном вооружении. Ну, думаем, сейчас будет дело — солдаты откроют из винтовок огонь по беззащитным киргизам. Отделение солдат заходит во двор. По команде останавливается, берёт винтовки к ноге. По команде стали вольно. Солдаты с ужасом и недоумением смотрят на происходящий убой. Командир отделения посмотрел на избиваемых киргиз и на беспощадно избивающих их русских и вдруг командует: «Смирно! На плечо! Правое плечо вперёд шагом марш!». И солдаты не стали в это грязное дело ввязываться — ушли. На ходу командир отделения сказал: «Здесь и без нас обойдутся». Офицер — командир роты, по-видимому, одобрил решение командира отделения не ввязываться в это дело, но и не принял мер к тому, чтобы прекратить это незаконное избиение киргиз.
Избиение продолжалось. Часть избита насмерть, многие попытались скрыться в арестантском помещении. Помещение было из двух небольших комнат, ну в двух комнатах было не более 30 квадратных метров, в нём были маленькие окна с решётками. В эти комнаты пытались попасть многие. Их, киргиз, туда набилось до 250 человек. Они лезли туда как только можно, лезли друг на друга всё больше и больше, всё выше и выше. Горе было тем, которые были под низом. Их там придушили, и они задохнулись, так погибло не менее 40 человек. Настал момент, что во дворе арестованных киргиз не осталось. Всех поубивали. Остались только те, которые остались в арестантском помещении. В это время заходит во двор Степан Улиско, впоследствии он стал моим свояком. «Добивайте, — говорит он, — этих негодяев». Подошёл к окну и несколько раз выстрелил в него из револьвера.
Интересно отметить, что это избиение было похоже на какую-то молотьбу цепами. Не было излишнего крика ни с той, ни с другой стороны. Русские избивали киргиз хладнокровно, методично, без особой суеты и крика. Были слышны только отдельные выкрики «Бей его» или «Погоди, я этого». Слышны были разные голоса, звуки от ударов по живому телу киргизов. Со стороны умирающих киргиз тоже не было особого крика, а были только отдельные выкрики, призывающие бога, и прощания с родными и знакомыми. После избиения киргиз, находящихся во дворе около арестантского помещения, очередь пришла к тем, кто внутри его. В это время по всему двору были одни трупы киргиз. Они лежали и поодиночке, и по несколько человек, окровавленные, с искажёнными лицами, лежали во всевозможных позах и положениях. Смотреть на это зрелище было просто-таки страшно.
Это не страшило только тех, кто продолжал истреблять незаконно, в большинстве невинные человеческие души. Получилась заминка. Все киргизы, которые были снаружи и которых можно было свободно избивать, все побиты. А как же быть с теми, которые находятся в помещении? В помещение не зайдёшь, оно переполнено. Там киргиз в несколько рядов, внизу уже задохнувшиеся, а сверху ещё живые, но тоже задыхающиеся из-за тесноты и отсутствия воздуха. Русские начали требовать и угрожать смертью, чтобы киргизы из помещения выходили во двор. Но какая может быть смерть, когда они и так знали, что выйди с помещения, переступи только порог, тебя сейчас же убьют.
Получилось какое-то колебание то ли заминка в расправе русских над киргизами. Но это длилось не более 20-30 минут. Киргизы по одному начали выскакивать из здания. Выскакивать говорю потому, что каждый из них, появившись на пороге, сразу бежал. Прежде чем на смерть идти, каждый из киргиз снимал с себя халат, закрывал им голову и лицо, провозглашал «Биссмилла», т. е. «я поп», а в их понятии было — «Господи, благослови». С такими словами, с закрытыми глазами каждый из них бежал, не видя куда. Но каждый из них знал, что он бежал навстречу смерти и на смерть.
Русские бежавшего киргиза с закрытой головой били, где попало, пока тот не падал, а когда падал, то его добивали. Необходимо отметить, что убийство производилось не огнестрельным оружием, от которого смерть последовала бы сразу, т. е. моментально. А избиение же происходило самодельными пиками, набалдашниками, в общем, всем, чем можно убивать и смерть следовала не сразу, избиваемый мучился. И вообще это избиение носило какой-то варварский характер. День подходил к вечеру. Из помещения уже перестали выскакивать киргизы с закрытыми головами, но в помещении они ещё были. Тогда русские начали входить в помещение и бить киргизов в нём. Оказалось же, что живых было всего несколько человек, а остальные умерли — задохнулись.
Начали из помещения вытаскивать (какой там вытаскивать — выволакивать) — хватали за конечности и тянули по земле, как брёвна. Тех киргиз, которые имели хотя маленькие признаки жизни, добивали. Последним добивали одного из баев, которого я хорошо знал, был он очень богат, влиятелен, имел четыре жены, очень сильный. Мне кажется, что он один бы разогнал всех там находящихся русских. Его долго били, а он всё дышал, был жив. Ещё раз меня удивляет, почему они, когда начали их убивать, не бросились на русских все сразу? Почему из помещения не выскочили все, кто мог, и на русских?
При первом варианте, если бы и были среди них убитые, так не более 20—30 человек, а остальные бы спаслись, при втором случае тоже спаслось бы не менее половины. Ведь кто участвовал в избиении, старики, подростки и инвалиды и в целом их было 100—120 человек. А киргиз было 600 человек, все здоровы, в средних летах и они могли бы сразу броситься на русских избивающих, отобрать их примитивное оружие и свободно уйти. Чем была вызвана такая нерешительность киргиз — для меня это осталось тайной.
После конца экзекуции волостное начальство спохватилось, что действовало незаконно и решило спрятать концы. Сейчас же были посланы во все концы десятские за подводами и за рабочими с лопатами. Спешно началась вывозка тел убитых. На телеги грузили, как попало, и столько, сколько в силе увезти лошади. Так трупы возили всю ночь. Вывозили трупы и тоже бросали, как попало, в глубокий ров бывшей крепости. Ров был от места происшествия километра четыре, а от улицы Кушнеривской с полкилометра. Трупы забрасывали тонким слоем земли, вследствие чего ими питались хищные животные.
Впоследствии приезжал, якобы для расследования происшествия в Беловодске, наместник Туркестана Фольбаум. Вызывали в Пишпек руководство волости, на этом дело и кончилось. Так бесследно погибло 600 человек и, по-моему, не менее как 90% ни в чём не виновных. Бесследно — считаю потому, что их даже не переписали фамилии, откуда они. Когда их похоронили, так об этом знали только их родные и близкие. Восстановить их имена и впоследствии никто не пытался, не интересовался, старались и руководители волости, и само население Беловодска забыть этот позорящий их факт.
Когда, по чьей инициативе началось восстание киргиз? Какая их была цель? Я и сейчас не знаю. В то время были разговоры, что они выступали под знаменем «Да здравствует Золотая Орда». Говорили, что киргизы восстали против того, что царь издал приказ о мобилизации киргизского населения и отправил их на фронт на рытьё окопов. Также говорили, что восстание киргиз вызвано жестокой эксплуатацией их и гнётом со стороны русских, т. е. добивались национального освобождения. […]
В. Д. Леонский. Автономный город Беловодск. Из дневников отца
