Седентаризм в советской историографии

Весной 1920 года, вначале становления советской власти, уполномоченный Революционного военного совета Республики Фурманов, ехал на подводах в город Верный, центр Семиреченской области. Его возница, Климыч, жаловался на разницу между положением “старожилов” и “новоселов” среди поселенцев. На что Фурманов ему заметил, что “киргизы, так эти и вовсе нищими живут”. Климыч же после долгого молчания ответил, что причиной нищеты киргизов была лень и кочевничество:[1]

— Я, к примеру: вот она, весна подошла. Што я делаю? Не все же вашего брата, комиссару разную, катаю, — язвнул он, — бывает, что и работать возьмусь. А уж как возьмусь работать — лови меня по полю с утра до ночи. Пахота миновала, яровые приготовил — там колесом закружило: травы подошли, сенокосы, жнитво, а под осень — опять ее, матушку, ковыряй, загодя думай, што надо… Так весь мокрый от пота и ходишь все месяцы. А он што, киргиз? Сел на кобылу, свистнул, да и был таков — лазит тебе по горе, мурлычет, скотинку пасет… Скотинку пасти — што не пасти? А вот с землей повозись, тогда узнаешь кузькину мать.

Я дал ему, Климычу, выговориться до конца и стал объяснять, почему киргизы занимаются главным образом скотоводством, какое это длительное и трудное дело – от скотоводства и непрестанных кочевий осесть на землю, взяться совсем за иное, за непривычное дело. Сказал Климычу, что и Советская власть заботится о том, чтобы кочующих киргизов превратить в оседлых… Я долго пытался внушить Климычу мысль, что исторические периоды в жизни целых народов чередуются в известном порядке с железной, неумолимой последовательностью; что каждый киргиз в отдельности ни прав, ни виноват в том, что он кочевник, что до сих пор не осел на землю, что не занимается пока земледелием и т.д. и т.д. Я все хотел ему доказать одно: что какого-то особенного, прирожденного, национального порока во все этом нет и быть не может, что все эти особенности были бы свойственны и любому другому народу, если бы только он оказался в совершенно таких же условиях как киргизы[2]

Этот диалог очень важен в том смысле, что образ “чистого кочевника” заложен как в широких кругах оседлых людей, так и во властных сферах. Разговор политически грамотного комиссара и простого поселенца интересен тем, что оба используют образ “чистого кочевника” как Другого для построения иерархической бинарии, которая в конечном итоге служит для управления. Крестьянину нужна превосходство над местными работниками, комиссару – власть над народом в целом. При этом оба согласны тем, что можно и нужно игнорировать тот факт, что согласно российской сельскохозяйственной переписи начала ХХ века в районе, где случился этот диалог более 95% киргизских хозяйств занимались земледелием?[3]

Слова Фурманова отражают главную идеологему советской системы – подчинение эволюционистскому объяснению развития человечества через политэкономию. Капиталистический уровень автоматически ставил выше Российскую империю над феодальными регионами Азии. Дискурс же седентаризма ставил русскую культуру, в самом простом ее крестьянском воплощении, на недосягаемый уровень по сравнению с кочевниками, низводя последних до почти дикого состояния слияния с природой.

Цивилизация как термин была неологизмом XVIII века для выделения европейцев от неевропейцев, но при этом Россия и другие восточноевропейские страны считались отсталыми теневыми странами между цивилизацией и варварами.[4]

Однако не только наука играла роль отчуждения жителей степей от человечности и цивилизации, но и культурная разница, многолетнее противоборство и религия. Зачастую церковные термины, такие как язычество, могут трансформироваться в научные термины вроде шаманизма или политеизма. Русский географ Северцев так описывал отношение семиреченских казаков к киргизам (казахам и кыргызам):

«слыхал я, что и убить киргиза для поживы с него не грешно; так как у басурмана не душа, а пар — как у скотины; и по всей степной окраине, от Гурьева до Верного, я слыхал еще, что нехристь и пес все одно».[5]

Кочевник же, своей принадлежностью к дикому полю, степи, становится исключенным из людских отношений. Неслучайно в этой связи возникновение образа кентавра в греческой мифологии, который являлся получеловеком-полуживотным.

Дикость кочевников представлена и в научном плане. Вера в то, что скотоводство являлось переходным этапом от охоты-собирательства к земледелию была характерна как для советской, так и для зарубежной науки. Даже библейский сюжет убийства Авеля (земледелец) Каином (скотовод) интерпретировалось как соперничество между земледельческими и скотоводческими народами, и в то же самое время, смена кочевого образа жизни на оседлый[6].

История взаимоотношений России и евразийского кочевого мира (географически иногда носящего романтическое название – Великая Степь) не ограничивается только советским периодом. Эти взаимоотношения и взаимные образы и стереотипы складывались веками и зависели от многих внутренних и внешних факторов. Конечно же до советского периода был ряд событий, периодов и структур, которые, на мой взгляд, стали основой для седентаризма в советском кочевниковедении отраженных в нижеследующей таблице, ведь все это стало основой для соблюдения формального принципа историков, которые опирались на исторические источники[7].

Период, события	Иерархическая бинария: свой/чужой	Дискурсы и нарративы	Отражение в исторической литературе
1. Русь (Славянские племена)	Хороший/плохой (Русь\Степь) Оседлый\кочевой		Негативный образ тюрко-монгольских кочевников в собственной литературе (сказки, былины, летописи)
2. Христианство в Московии (Москва – Третий Рим)	Бинария:* Христиане/нехристиане (ранняя религиозно-культурная бинария: христиане/варвары)	Завоевание как свет для нехристиан (начало церковной колонизации)	Негативный образ тюрко-монгольских кочевников в собственной литературе и церковных летописях
3. (Само)-Европеизация России	Бинария:* (Евро)Цивилизованные/ Нецивилизованные	Завоевание как несение света цивилизации (Россия как “Европа для Азии”)	Маргинализация азиатов от цивилизации
4. Возникновение экономического детерминизма и Марксизм в более позднее время	Бинария:* Оседлый/кочевой	Добавочный продукт как основа для развития	Маргинализация кочевников цивилизации (культуры, государства, развития) в силу того, что кочевники не имеют отчуждаемого добавочного продукта и могут его получить только путем грабежа или завоевание оседлого населения. Научный образ кочевника-грабителя
5. Возникновение «цивилизации» как научного термина	Бинария:* Оседлый/кочевой	Земледелие и постоянные поселения как основа цивилизации и социальной эволюции	Маргинализация кочевников от цивилизации на научном уровне. Появление идеи о «чистых кочевниках»
6. Колониальная археология в России	Бинария:* Индо-европейцы/тюрко-монгольские народы	Все культурные элементы тюрко-монгольских народов имеют свои индо-европейские прототипы	Тюрко-монгольские народы не имели собственной культуры – все культурные элементы адаптированы у индо-европейских народов, которые заселяли Великую Степь вплоть до Китая
7. Советская Россия	Бинария:* Оседлый/кочевой	Капитализм и социализм как прогресс (внутри марксистской пятичленки развития)	Возникновение идеи патриархального феодализма среди кочевников (без развития как такового)
8. Поздняя Советская Россия (после Второй мировой войны)	Бинария:* Оседлый/кочевой	Прогрессивная роль русской культуры для кочевников	Завоевания царской России как прогресс. Возвращение культурного империализма

На мой взгляд многие иерархические бинарии, представленные в таблице были заимствованы Россией у Западной Европы. Исходя из этого, я делаю свои наблюдения по этим заимствованным западноевропейским идеям, так как именно они стали в основу политически мотивированного и «научно обоснованного» дискурса седентаризма.

Именно такой долгий период взаимоотношений между кочевым и оседлым миром делает дискурс седентаризма таким общепринятым и живучим. Седентаризм основан на том, что английский историк Эдвард Карр называл «фетишизм источников», так как при явном количественном превосходстве исторических источников о кочевниках, написанных представителями оседлого мира, найдется множество свидетельств для создания и поддержания нарратива о «чистых» кочевниках без земледелия и постоянных поселений. При этом различные историографии оседлых народов о кочевниках как бы подтверждают и поддерживают дискурс седентаризма.

Седентаризм в советской историографии всегда присутствовал в том или ином виде. И он пересекался как с превосходством оседлой культуры над кочевой, так и превосходством русской культуры над остальными культурами, хотя в первые годы советской власти проявления «великорусского шовинизма» сильно критиковались, а Россия называлась «тюрьмой народов».

Нам, представителям великодержавной нации крайнего востока Европы и доброй доли Азии, неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса; — особенно в такой стране, которую справедливо называют «тюрьмой народов»[8]

Эти слова Ленина отражают осознание русской интеллигенцией «отсталости» России от Европы, как и слова Достоевского:

«В Европе мы были прихлебателями и рабами, но в Азии мы хозяева. В Европе мы были татарами, но в Азии мы сами европейцы».[9]

Возможно такое срединное положение между Европой и Азией заставляла причислять завоеванные народы к еще более низкой стадии развития. Каплана Сахни заметила, что:

«Русская элита стала ментально колонизирована [Европой], даже не будучи колониальным подданными. Это была уникальность русской истории и породила врожденные противоречия русского ориентализма, в результате чего восточное отношение, направленное на них, было принято самими русскими и впоследствии использовалось для принижения завоеванных людей»[10].

Именно поэтому кочевая культура должна была быть понижена до состояния дикости, а степь до состояния «пустоты», чтобы «отсталая» Москва могла нести цивилизационную миссию – будучи «татарами» быть «Европой в Азии». Пустота степей достигалась за счет «чистых кочевников» без земледелия и постоянных поселений. Пашни, населенные пункты и дороги способные заполнить эти пустоты у кочевников были не замечены. Интересные наблюдения по поводу распространения культуры или скорее «культурности» («цивилизованности») есть у американского исследователя Али Игмена, который показал колхозные клубы и дома культуры как очаги новой кыргызской культуры в советское время.[11] Эти дома культуры сделали возможным новую репрезентацию культуры не как набор определенных символов, а как набор зданий. Отсутствие зданий, принадлежащих к «храмам» культуры, таких как клубы, дома культуры, театры оперы и балета, порождали ощущение отсталости или почти отсутствия культуры у кочевников.

Александр Эткинд в заключении своей работы также пишет о том, что:

«В XIX веке Россия была колониальной империей как Британия или Австрия, и одновременно колонизированной территорией, как Конго или Вест-Индия. Русская культура в разные периоды и в разных аспектах была и субъектом, и объектом ориентализма»[12].

И в начале советской власти, русская культура стала объектом ориентализма, которое тормозило развитие как самих русских, так и подчиненные народы. Однако уже к началу 1930-х годов русская культура была реабилитирована, так как русский народ стал первым, кто совершил социалистическую революцию и вышел в передовые народы мира. Русский язык из темного и церковнославянского становится языком пророков коммунизма Ленина и Сталина, что влияет на политику коренизации и развития локальных языков. Все эти процессы совпадают с централизацией власти и централизированным контролем над наукой[13].

При этом следует отметить, что русский язык и культура в национальных окраинах, стали носителями больше западноевропейской культуры, нежели собственной национальной – направление начавшееся при Петре I, усилилось до огромных масштабов в советское время. Я еще застал время, когда культурный человек должен был посещать оперу и балет, ходить в театр и слушать классику. Слова Достоевского о том, что «в Азии мы должны быть европейцами» реально воплотились на советском Востоке.

Если раньше речь шла о завоевании и угнетении царизмом подчиненных народов, то теперь все исторические книги стали сопровождаться главами о «прогрессивном значении добровольного вхождения» какого-либо региона или народа в состав России. Две волны расширения коммунистического лагеря, послевоенный (1945) и дальневосточный (победа коммунистов в Китае и корейский конфликт) привели к увеличению прогрессивной роли передовой русской культуры. И если в первом номере Советского востоковедения речь идет о прогрессивной роли Великой Октябрьской революции,[14] то уже после войны все чаще упоминается «помощь великого русского народа»[15].

Конечно, во многих региональных учебниках и книгах по истории появились главы вроде «Культура киргизского народа и влияние на нее русской культуры во второй половине XIX – начале ХХ вв.»,[16] но в случае с кочевниками использовался прогрессивный ход оседания и «начала» занятия земледелием.

Рецензенты требуют глубже отмечать «объективно-прогрессивный характер вхождения Киргизии в состав России» [17]. И дискурс седентаризма помогает подчеркивать этот характер. Несмотря на то, что учебники отмечают, что до «добровольного присоединения» (в первой половине XIX века) «наряду со скотоводством почти все киргизы занимались земледелием»[18], чуть позже описывая «прогрессивное значение» отмечается, что «первое киргизское оседлое поселение Таш Тюбе возникло в 1900 г. в Пишпекском уезде».[19]«Пустота» неосвоенного пространства создавалась через именование поселений «зимовками», а земледелие считалось «малопродуктивным и подсобным»[20].

Интересно, что идеологемы типа «Передовая русская культура послужила источником культурного прогресса всех ранее отсталых народов окраин царской России; ее прогрессивное веяние коснулось всех сторон жизни»[21], до сих пор ретранслируются в том или ином виде. Дело не в том, что существует целые поколения ученых, получивших образование в советский период и не в том, что нужны какие-либо постколониальные рефлексии. Дело в переходе к оседлости и изменении мышления, когда природа из дома превратилась в место для пикника в конце недели.

Даже в книгах, написанных на английском языке и направленных на иностранного читателя, присутствует идея о прогрессивности перехода на оседлый образ жизни, что подразумевает наличие «чистых кочевников» до прихода России. Так, Өскөн Осмонов и Чолпон Турдалиева отмечают, что «российская аннексия Кыргызстана имела историческое значение» из-за создания условия для экономического развития и формирования капиталистических отношений, а также ускорения роста оседлого населения в поселках и городах [22]. Чолпон Чотаева в «позитивных последствиях Российского [царского] правления» видит переход от кочевого образа жизни к оседлому и создание земледельческой экономики [23].

---

[1] Интересен анализ малазийского социолога Алатаса о возникновении образа ленивого аборигена. Syed Hussein Alatas. The Myth of the Lazy Native: A Study of the Image of the Malays, Filipinos and Javanese from the 16th to the 20th Century and Its Function in the Ideology of Colonial Capitalism (Frank Cass, London, 1977)

[2] Фурманов Д. А. Мятеж (Фрунзе, Мектеп, 1979) 18 – 19

[3] В Пишпекском уезде из всех 31886 хозяйств имели посевы 29648, а в Иссык-Кульской долине – из 28034 киргизских хозяйств 26328 занимались земледелием. См. История Киргизии. Т. I (Фрунзе, 1963) 382

[4] Larry Wolff. Inventing Eastern Europe: The Map of Civilization on the Mind of the Enlightenment (Stanford: Stanford UP, 1994) 12

[5] Северцов Н.А. Путешествия по Туркестанскому краю и исследование горной страны Тянь-Шаня (Санкт-Петербург, 1873) 117.

[6] Bernhard W. Anderson. Understanding the Old Testament (Englewood Cliffs: Prentice Hall, 1975)

[7] Знаком ‘*’ отмечены заимствованные идеи бинарной иерархии

[8] Ленин В. И. О национальной гордости великороссов // газета «Социал-демократ» №35. 12 декабря 1914г.

[9] Достоевский Ф. М. “Геок Тепе. Что для нас Азия” // Полное собрание сочинений, Т. 27 (Ленинград: Наука, 1972–90) 36

[10] Kalpana Sahni. Crucifying the Orient. Russian Orientalism and the Colonization of Caucasus and Central Asia. (Bangkok and Oslo. White Orchid Press, 1997)

[11] Ali Igmen. Speaking Soviet with an Accent: Culture and Power in Kyrgyzstan. University of Pittsburgh Press, 2012

[12] Александр Эткинд. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России (Москва. НЛО, 2017) 386

[13] Подробнее: Терри Мартин. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923 – 1939 (Москва, 2011) Глава 10. Реабилитация русских, 541 – 590

[14] Баранников А. П. Очередные задачи советского востоковедения // Советское востоковедения. Москва-Ленинград, 1940. Выпуск 1. 5

[15] Неотложные задачи советских историков-востоковедов // Вопросы истории, №4 (Москва, 1949) 3-8

[16] История Киргизии. Том I (Фрунзе, 1963) 468 – 522

[17] Гришков И., Кац А., Мусин Х., Скляр И. Рецензия на «Историю Киргизии», Фрунзе, 1956 // Вопросы истории, №8 (Москва, 1957) 202

[18] Джамгерчинов Б., Шерстобитов В. П., Каниметов А. К. История Киргизии (Фрунзе, 1967) 53

[19] Там же, 67

[20] История Киргизии. Том I (Фрунзе, 1963) 307

[21] Там же, 468

[22] Osmonov O., Turdalieva Ch. A History of Kyrgyzstan (from Stone Age to the Present). School and University Textbook (Bishkek, 2016) 248 – 249

[23] Cholpon Chotaeva. History of Kyrgyzstan (Bishkek, 2016) 86